«Варяг» - победитель - Страница 90

— Слушай, Вася, а как-нибудь попроще ты не мог? Без явных следов? — удивился Руднев.

— Ну извини, говорю ж — погорячился, забыл.

— Так, сиди тут до послезавтра и не рыпайся, герой. А я пойду попробую твои завалы дерьма разгрести.

Через день Руднев снова появился на пороге «камеры» Балка, на этот раз с вооруженным эскортом из матросов с «Варяга».

— Значит так, этот чинуша еще жив, в госпитале он. Одевайся в парадное, поехали на встречу с лучшими людьми города. У меня с собой десантная полурота с «Варяга», с оружием, сначала в госпиталь за твоим знакомым, а уж после в городское собрание с визитом. И это, списочек из каюты не забудь прихватить. Будем делать военный переворот в отдельно взятом городе. Пора, наконец, объяснить людям, что такое законы военного времени. Будут знать, как у МЕНЯ воровать.

— А чего ты два дня полуроту собирал?

— Нет, я за два дня из Питера получил индульгенцию — крепость Владивосток теперь официально не только на военном положении, но и на осадном, и живет по законам военного времени. Пришлось ввести в оборот такое понятие. И самый главный петух в этом курятнике — я. И закрой пасть, а то вижу по наглой улыбочке, что хочешь про петуха откомментировать. Не та эпоха, не стоит. На выход, лейтенант Балк, с вещами!

Следующие три дня во Владивостоке чиновники и подрядчики потом вспоминали не иначе как словами «Варфоломеевская ночь». Хотя ни один человек в эти три дня не то что не погиб, а даже не был поцарапан. Но вид полуголого Петухова, стоящего у столба с повязкой на голове, так хорошо повлиял на не знавших такого обращения «бизнесменов», что физического воздействия больше и не требовалось. Достаточно было одного появления в комнате для допросов Балка с парой страхолюдного вида казаков с винтовками, чтобы несгибаемый и «кристально честный» чиновник начинал каяться в своих грехах и закладывать сотоварищей. После чего раскаявшийся чиновник на глазах ожидавших своей очереди коллег отводился в соседний дом, откуда чуть погодя иногда раздавался револьверный выстрел. Балк весело палил в воздух, объясняя побледневшему чинуше, что «палец сорвался, а курок чувствительный». К концу недели в казну было возвращено материалов и ценностей на сумму более полумиллиона рублей. Все перепуганные чинуши и подрядчики, боящиеся смотреть в глаза друг другу, были позже собраны в зале городского дворянского собрания, и Руднев произнес перед ними речь, которую можно было резюмировать одной фразой — «до конца войны воровать у армии и флота нельзя». Тех, кто не внемлет, ожидает расстрел без суда и следствия. Для тех, кто проникнется и будет трудиться, не покладая рук — вся информация, добытая в ходе следствия, никуда и никогда не пойдет. Все темные делишки, не касающиеся армии и флота, не касаются и Руднева.

Но больше всего чинуш и простых обывателей напугала речь Руднева, которую он произнес перед общим собранием матросов и офицеров отряда крейсеров перед тем, как вести моряков на столь не характерное для них дело. Самым страшным было начало…

— Товарищи! — по рядам выстроившихся по экипажам моряков и офицеров прошло быстрое, недоуменное шевеление, как по колосьям пшеницы, когда по ним пробегает порыв свежего ветра. Не то чтобы социалистические идеи были особо популярны среди моряков на Дальнем Востоке, но сочувствующие были. Даже среди офицеров.

— Да-да, я не оговорился. Я всех вас считаю своими боевыми товарищами. И тех, кто со мной на «Варяге» прорывался с трофеями вокруг Японии; и тех, кто со мной на «Богатыре» держал на почтительном расстоянии от захваченного купца трех «Мацусим». Тех, кто на крейсерах ходил к японцам в огород, кто на «Громобое» рванулся нам навстречу, зная, что, быть может, придется отбиваться от пары-тройки асамоидов. А еще тех, кто тушил пожар на «Рюрике», готовился к атаке японских крейсеров и ходил к Гензану на миноносцах; всех, от командиров крейсеров до последнего штрафного матроса я считаю своими боевыми товарищами. Ибо мы вместе ходили под Богом и японскими снарядами, даже если мы там были в разное время и не всегда рядом. Сейчас нам с вами, мои товарищи, придется заниматься тем, чем армия и флот заниматься не должны — наводить порядок в этом городе. Но я верю, что мы, товарищи мои, справимся и с этим — не страшнее снаряда под ватерлинию будет. И еще. Я испросил у государя-императора разрешения, чтобы все члены Товарищества ветеранов войн Российской Империи имели право обращаться друг к другу как товарищи, как вне службы, так и на ней. Так что для всех вас я теперь «товарищ контр-адмирал». Если кто-то из господ офицеров считает, что такое обращение уронит его честь и достоинство — вступление в общество дело сугубо добровольное.

Когда смолкли восторженные крики «ура» и оторопевшему Балку удалось на минуту уединиться с Рудневым, тот был схвачен за грудки и с пристрастием спрошен:

— Ты что за балаган устроил, Петрович? Какие в жопу товарищи, почему?

— Вася, успокойся, — непривычно скромно и застенчиво начал Руднев, — все началось с идиотской оговорки. Я когда от тебя шел, у меня Стемман что-то спросил, ну а я, голова-то занята, на автомате его переспросил: «Простите, ТОВАРИЩ капитан первого ранга»… Ну, пришлось пообещать, что разъясню. Наплел ему про это гребаное товарищество, мол, обдумываю, думал, отвяжется… Так он вчера приперся с половиной офицеров крейсеров и попросил организовать общество немедленно! Я думал спустить на тормозах — сказал: «или все участники боевых действий, не струсившие под огнем, включая матросов и даже армейцы, или я не участвую». Думал — не проглотят, так нет — прогрессивная молодежь, блин! Согласились даже на это!!! Хотя и не сразу. Но ты не расстраивайся — через пару месяцев, я думаю, идея зачахнет.